Как возникает чья-то эпоха? Вот вначале, казалось бы, — что? Ну, бард-романтик, пусть и талантливый:

Для нас — тогда, в шестидесятые, юных — всё это воспринималось просто как непривычные и притягательные символы свободы на фоне массово тиражированных штампов и словесных клише. Но в этом важном, хотя и специфическом аспекте, вскоре появившийся мощный надрывно-хрипящий голос Владимира Высоцкого быстро оттеснил мягкую приглушённую интонацию Булата Окуджавы. И что же тогда осталось? Романтические песни барда, пусть даже первого из первых?

Случилось другое. Тихие ручейки его стихов-песен, которые всё же растекались по нашей великой и несчастной стране: стихов — с совсем незамысловатыми словами, и песен, казалось, с незатейливыми, но почему-то запоминающимися мелодиями, как-то незаметно слились в большую полнокровную реку. И она потекла почти по всему миру, где понимали русский, неся в себе завораживающую смесь душевности, искренности и доброты. Может быть, это ощутили не сразу и не все. Но всё же — немалое число моих сверстников и, осмелюсь сказать, избранных людей помоложе. И невидимая эта река до сих пор течёт по подчас заросшим, заваленным всяческими отходами, иногда почти непроходимым эмоциональным руслам когда-то очарованных Окуджавой людей. Потому что в истоках этой реки — неисчерпаемая чистая, тонкая и любящая Душа. Не просто душа как внутренний мир поэта, нет. Но удивительно отзывчивая, великодушная и деликатная душа близкого друга. А после уж понимаешь — по глубине и тонкости чувств, и высочайшей простоте их воплощений в стихе-песне — что и большого поэта тоже.

Многие годы с конца 80-х я регулярно наезжаю в командировки во Францию. Как-то в городе Нант, где я бываю чаще всего, в попытках на неуместном во Франции английском что-то выяснить в магазине у продавцов, обнаружилось, что я — русский (советский, значит), а подошедший менеджер — эмигрант из социалистической Болгарии. Он умел говорить по-русски, тоже понимал поэзию и, как и я, любил Булата Окуджаву. В общем, было с кем, хоть раз в неделю, пообщаться на родном языке... Как-то, в один из моих последующих приездов — а жил я тогда уже в другом месте — я почему-то вспомнил моего болгарина и сделал крюк, чтобы специально заехать в его магазин. Помню, это было лето 1997-го, июнь, четверг. Он был на месте, я обрадовался ему, он тоже улыбнулся, но что-то не очень весело. И вскоре сразил меня пронизывающей новостью — только что он услышал по радио, что сегодня в Париже умер Булат Окуджава.

Так и запомнился мне навсегда этот грустный день 12 июня...

                Есть особые ворота, и особые дома,
                Есть особая примета, точно молодость сама.

Я уверен, что Окуджава не только примета нашей молодости, но, как и раньше, наш современник. И его «особые ворота» открыты и теперь для всех, у кого есть душа.

Спустя почти ровно 13 лет с того времени я снова в Нанте, и в разговоре по скайпу с моим другом-однокашником Юрой Куяновым мне захотелось прислать ему в Протвино те несколько песен, что я слушал со своего ноутбука непосредственно перед его скайп-звонком. Юра предположил, что это было бы интересно не только ему одному. Вот мы и делимся с Вами возможностью вслух встретиться с Булатом Окуджавой, а также с самими собой и со своей юностью. Постарайтесь не забывать о ней и, что почти то же самое, о Себе, так же как вечный окуджавский музыкант никогда не предаёт свою музыку и не расстаётся со своей трубой — символом высшего предназначения, изначально данного на этом свете каждому из нас, предназначения столь же божественного, как и Любовь.

Здесь всего три песни, и Вы выпейте перед тем бокал хорошего вина, чтобы освободиться от сиюминутной суеты, и начните с «Заезжего музыканта»...

Юрий Синюков,
5 июня 2010 года, Нант, Франция